Смерть Вивьен Ле Фэй Морган
Этот фрагмент был медиумически принят после смерти
Дион Форчун кaк эпилог к «Лунной магии».
Я — та самая сущность, которая властвовала над Дион Форчун, когда она писала Жрицу моря и Лунную магию. В этих книгах я достаточно хорошо описана как «Морган» и «Вивьен Ле Фэй», а у древних была известна под многими именами, но сегодня меня лучше всего характеризует понятие персона, или магическое тело. Я была и остаюсь той фигурой, которая на протяжении многих веков пребывает в основе личности писательницы.
Когда мне пришло время умирать, я окружила себя субстанциями различных Планов, чтобы подготовить для себя грядущие оккультные условия, а также для того, чтобы я могла легко и безболезненно покинуть свое тело. В течение некоторого времени я все больше слабела физически, и, осознав, что меня призывают к уходу, стала ждать, не испытывая никакой тревоги.
Я устроила так, что виделась с людьми лишь в определенное время, и постепенно эти встречи прекратились вовсе. Когда умер мой преданный слуга Митъярд, я поручила ведение домашнего хозяйства заботам моей подруги Аниты Уорберн. Эта женщина телепатически трудилась со мной над возведением Храма, описанного в Лунной магии. С приближением срока моего ухода она поселилась внизу, а я удалилась в Храм под крышей дома, ибо решила «уйти», лежа на храмовом ложе.
Тем временем неделей раньше я распрощалась с моим жрецом и другом Мальколмом, но будучи еще и моим медицинским консультантом, он получил от меня полномочия сделать необходимые практические приготовления после моего ухода, с тем, чтобы с телом распорядились согласно обычаям, принятым в то время в этой стране.
Я решила «уйти» так, как это делали мы, жрецы, в древние времена, когда ритуал дискарнации совершался поэтапно, позволяя Эфирному телу быстро и легко испариться, тогда как остальные начала сущности немедля призывались в Зал Ожидания.
Нам надлежит дорастать до ранга высшего Адепта, медленно переходя от одной четко обозначенной ступени к другой. В этой инкарнации я вначале работала с морем, а затем с Луной — регулятором моря. Теперь, в самом конце, я прорабатывала в ретроспективе все стадии моей нынешней жизни, осознавая всю полноту силы, извлеченной из современных условий, равно как и из тех прежних посвящений, через которые я прошла в течение моего Нескончаемого Странствия.
Все три дня этого повторения мое тело лежало в коме. Затем мои чувства вернулись к нормальному состоянию, и я узнала, что Анита втайне от меня советовалась с Малколмом, и что оба они считают, что в последний момент я еще смогу поправиться. Но сама-то я знала, что все эти фазы сознания были лишь преддверием смерти.
Именно тогда я увидела Лунного Жреца и узнала, что мне, всегда работавшей совершенно самостоятельно, теперь скажут, что ожидает меня впереди. Жрец Луны возложил ладонь на великую чакру у меня на макушке.
— Достаточно ли хорошо ты обдумала свое положение? — вопросил он. — Ты вернула в этот мир некую силу, призванную содействовать нынешней волне эволюции. Удовлетворена ли ты завершением этой работы? И я ответила:
— Я сделала все, что могла, пользуясь теми орудиями, которые были в моем распоряжении, и научила всему, чему смогла, тех, кто работал вместе со мной.
— Да будет так, если ты удовлетворена, — последовал ответ, — но хорошенько обдумай все еще раз.
И тут моим разумом овладело ужасное сомнение, ибо я осознала, что несколько учений так и остались непреподанными и что я не подготовила себе преемника — а это непременное условие в занятиях оккультизмом. В культе Изиды этим преемником должна быть женщина. Я же не проявляла интереса к женщинам, ибо моя миссия касалась лишь мужчин. Свои сокровенные учения я также преподавала мужчинам — Уилфриду и Малколму — и оставила к тому же целые тома документов, чего вполне достаточно для основания школы. Что еще оставалось сделать?
Лучшей женщиной для моих целей казалась Анита, так как она знала мои методы и, помимо немалой индивидуальной силы, обладала еще энергией и амбициями, однако я не могла довериться ее разуму, если только она не объединит свои силы с Малколмом.
Тут в комнату ворвался поток серебристого света, и я поняла, что сама Изида возьмет на себя заботы об этом деле, пока не завершится период приспособления к новым условиям. Но на сердце у меня по-прежнему было неспокойно, так как карма Аниты не совпадала с моей, и ее природная склонность в конечном счете неизбежно возьмет верх. Я обратилась к Жрецу Луны и попросила у него совета. Он приплыл ко мне сквозь дымку, сгустившуюся вокруг ложа:
— Ты отчасти потерпела неудачу, ибо пренебрегла эзотерической максимой, и за это тебе придется расплачиваться. Однако поскольку работа все же была выполнена хорошо, она не умрет с тобой, но вслед за кажущимся поражением воспрянет снова — в иной ипостаси. А потому выбирай лучшую, какую знаешь, преемницу в трудах Изиды и через нее сделай все, что можешь, ради их завершения. Но после этого тебя ожидает новая смерть за земными пределами, и тогда твой труд войдет в новую стадию. Старайся подготовиться также и к этой стадии. Прощай.
Я была в отчаянии. Я понимала, что мое запоздалое обучение Аниты должно начаться, едва я пройду через Зал Ожидания и окажусь в иной сфере существования — и со временем это вызовет определенные осложнения. Так мне подсказывала интуиция. Какова же последняя стадия моей работы? Она почти наверняка повлечет за собой новое рождение, но я чувствовала, что Жрец Луны намекал еще на одно, предшествующее этому условие, и на промежуточную фазу. Спустив с привязи смерч, я должна была как-то его обуздать.
С отчетливым ясновидением, которое приходит лишь в преддверии смерти, я узнала, что между мною и Богиней существуют три великих связующих звена, относительно которых мне надлежит прийти к четкому мнению, прежде чем уходить: Анита, о которой я больше всего тогда думала; Молли, жена Уилфрида, которой я завещала свое ожерелье и кое-какие наставления перед тем, как покинуть Форт. Они были отданы попечению моих банкиров с тем, чтобы позднее быть переданными Уилфриду.
Молли, у которой вследствие на редкость суровой кармы в этой жизни было очень мало удачи, имела в себе что-то от Верховной Жрицы, и позднее мне еще предстоит развить и обучить эту ее ипостась, но тогда до этого было еще далеко. А третье звено? Едва я вспомнила о нем, как мой постепенно затуманивающийся разум, казалось бы, прояснился самым чудесным образом. Я позвонила в колокольчик, и сказала вбежавшей Аните:
— Пожалуйста, попроси доктора Малколма послать за миссис Риз. Это моя старая приятельница, с которой я частенько ссорилась, но он с ней знаком, и если он скажет, что дело срочное, то думаю, что она придет.
Когда Анита ушла, я снова откинулась на подушки, зная, что теперь мне предстоит вступить в четвертый день. Пятый день после призыва будет последним. Когда мирно уходишь в назначенное время, пять дней проходят в завершающих процессах — процессах, о которых обычный врач не имеет представления. Наоборот, в некоторых случаях он даже может надеяться на чудесное выздоровление.
Сегодня, поскольку мне ничего больше не оставалось делать, пока не придет моя старая подруга (ибо я знала, что она придет) я позволила своей интуиции поработать над двумя жрецами, обученными мною для Изиды: Малколмом и Уилфридом. Эти двое были частью моей работы и могли, в свою очередь, таким же образом обучить других. Однако для завершения моей работы мне надо было приживить ее к Солночным силам, так как патриархальные и матриархальные силы должны быть едины и неразделимы.
Моей особой задачей было направление древних сил Луны на исцеление социальных недугов нашего времени, с тем, чтобы благодаря этому могла без помех продвигаться вперед более глубокая духовная работа в грядущем веке.
Это и был тот синтез, которого так недоставало современным оккультным школам. Они либо использовали Изиду в интересах Черной Магии, либо делали больший упор на Озириса, разрушая Вечный Брак Божественных Супругов. У меня уже было немало личных трудов по Солнечной магии, но время для этого учения еще не пришло, и я не могла приступить к обучению жреца Солнца, ибо он избирается из числа потомков определенной Солнечной династии и «принимает власть» по праву рождения.
Тайному Храму Атлантиды были ведомы культы поклонения как Морю, так и Солнцу, а Верховные Жрицы Атлантиды проходили обучение и этому культу. Моя же работа должна была оставить зародыш, чтобы труды древнего Тайного Храма продолжались и в наши дни. Жрецы Солнца должны были подхватить работу там, где я ее оставила, и мне ничего не оставалось, как поручить это дело заботам Тайных Владык, когда исполнится срок, а он наступит после Моего ухода.
Но перед моими закрытыми глазами витал образ одного из пациентов Малколма, которого я когда-то встречала, и который, хотя и не без моей помощи, проявил любопытное самостоятельное просветление, происходившее не из моих источников. Мне удалось ввести его в контакт с его собственными источниками. Его имя было Джордж Бреннан, и, работая над моими трудами по Солнечной магии, входящими в число моих тайных трудов, я постоянно думала о Бреннане. Впрочем, это уже другая история, и всякий, кто проявит к этому достаточный интерес, может прочитать все о Солнечной магии, когда и если мои душеприказчики решатся на их публикацию.
Должно быть, в размышлениях обо всем этом я пролежала весь день. В состоянии смерти и транса исчезает всякое ощущение времени. Пожалуй, я даже немного вздремнула, а потом Анита привела Лину Риз и оставила ее со мной наедине, лишь пододвинув кресло к ложу.
Я не виделась с Линой много лет, и должна дать насчет нее кое-какие пояснения. Здесь надо вспомнить мои слова о том, что свое посвящение я получила на улице Моцарта в Париже. Лина была одной из главных действующих особ в этой тайной обители, и стала, собственно, тем, что на Востоке называют моим гуру, то есть моим проводником или наставником в духовных делах.
Она, безусловно, была одним из тех редких существ, которые способны выглядеть вполне преуспевающими светскими людьми — то есть очаровательной, очень интеллигентной, со вкусом одетой женщиной в глазах человека-с-улицы — и в то же время быть одним из величайших оккультистов в глазах посвященного. Она принадлежала к Высшему Жречеству Атлантиды в те времена, когда сама я была лишь одной из Храмовых Дев. Впоследствии она была одной из Высших Жриц Астарты, этой сирийской ипостаси Изиды.
Она научила меня очень многому, за что я ей искренне признательна, но мы разошлись в вопросе, в котором я считала правой себя и неправой — ее. К согласию мы так и не пришли, и поскольку между нами как между эзотерическим учителем и учеником существовала глубокая взаимосвязь, подобное несогласие могло привести только к полному разрыву.
Она была единственной женщиной, к которой я когда-либо испытывала устойчивую привязанность и глубокое уважение. Как и я, она была «юной старухой», лишь чуть пониже ростом, а ее одежда всегда была шикарного французского покроя в излюбленном ею мягком черном цвете. В отличие от меня она не любила разноцветья красок; да и просторных одежд, за исключением ритуалов, тоже никогда не носила. Однако она умела привнести атмосферу храма даже в обычную гостиную, — достаточно ей было заговорить. Ее голос походил на доносящееся издалека журчание воды, ибо она принадлежала к культу моря и звезд, а не к культу Луны, как я. При входе Лина отдала приветствие Лунному Символу, висевшему над моим ложем. Затем мы обменялись тайным знаком, по которому узнают друг друга Высшие Жрецы.
— Я знала, что ты придешь, — сказала я. — Я знала, что ты пошлешь за мной, — ответила она, — так как тебе пришло время уходить, ибо ты завершила свою работу на этом уровне.
— Лина, — ответила я, — вся трудность в том, что я выполнила лишь определенную часть работы, но многое так и осталось несделанным. Я не покончила со всеми земными делами и не подготовила себе преемника. Все, что я теперь могу, — это завершить работу после ухода с помощью телепатического воздействия на оставшихся здесь.
— Когда я начала учить тебя, — промолвила она, — я знала, что в тебе есть нечто такое, что может оказаться захваченным собственной силой. Без силы нам не обойтись, но она должна быть в союзе с Любовью или с Премудростью.
— Конечно с Премудростью, — сказала я. — Мы не пользовались в Атлантиде понятием «Любовь» в том смысле, которым наделяет это слово современное чувство.
— Моя дорогая, ты страшишься чувствительности, как всякий сильный тип личности. Ты забываешь, что сама сила может быть формой чувствительности, и что даже самые жестокие в истории люди бывали до крайности сентиментальны.
Я согласилась с истинностью ее слов, но почувствовав, как прокатилась надо мной волна воздуха, поняла, что пора приступать к делу, послужившему причиной этого визита. Я спросила Лину, готова ли она помочь мне в преодолении Барьера, как этого требовала древняя традиция, чтобы я поскорее смогла пройти через Приемную в Зал Суда. Эфирная Паутина стала понемногу слабеть, и длинная тончайшая нить, связующая тонкую оболочку с телом, затрепетала и начала по-змеиному растягиваться. Лина наклонилась ко мне:
— Ты помнишь Ритуал Рождения? — спросила она. — Пожалуй, нам пора к нему приступать. Я ответила:
— Я помню достаточно, чтобы давать правильные ответы. Если ты хочешь совершить физические приготовления, то символы и лампы ты найдешь в стенном шкафу за дверью, а одеяния — в дальней комнатушке. Странно, что ты, моя первая наставница во всех этих ритуалах, вернулась после долгого отсутствия, чтобы исполнить вместе со мною этот последний.
Встав с места, Лина подошла к изголовью ложа и склонилась, чтобы поцеловать меня.
— Я прощаюсь с тобой как подруга с подругой, — сказала она. — Не за горами и мой уход из мира материи. Когда все закончится, я позову Аниту, и они с Малколмом позаботятся обо всех мирских приготовлениях, о которых, как я слышала, ты с ними уже договорилась. Сейчас я облачусь в ритуальные одежды и подготовлю зал, как мы это делали в Атлантиде. Ты покончила свои дела с миром и с мирскими разговорами, и теперь наши последние слова будут на языке Таинств.
Я подумала о том, какой странной и жуткой могла бы показаться эта сцена человеку со стороны. Будучи в полном сознании, я все же чувствовала, как мое тело слабеет с минуты на минуту, словно с него понемногу сползает кожа.
В Атлантиде у нас был церемониал смертного путешествия, готовивший человека к уходу. Католики в основе своих предсмертных обрядов имеют примерно ту же идею. Но в те далекие времена мы называли это Ритуалом Рождения, и когда в своей нынешней жизни я была Неофиткой в Париже, нам полагалось заучивать наизусть и изучать фрагменты этого тайного ритуала, передаваемого из рук в руки на протяжении многих столетий.
Лина вернулась, облаченная в белую, расшитую золотом тунику; на голове у нее возвышался черно-золотой полосатый немисс. По обе стороны моего ложа она установила две высокие церемониальные свечи и выключила притененную абажуром электрическую лампу. За спиной у меня чуть возвышалась над головой поверхность стола, на нем она зажгла плавающий в голубой чаше фитиль, и свет ее пурпурными бликами заиграл в густеющем сумраке. Из серебряной жаровни в дальнем углу потянулся дымок ароматических курений. Затем она повернулась ко мне со словами:
— Я пришла приготовить тебя к тому пути, который тебе предстоит, — и возложила мне на голову мою серебряную диадему с символом Луны.
Ложе она покрыла моим черным бархатным одеянием. Возвышаясь колоннами по обе стороны ложа, запылали высокие свечи. Затем она начертала на четырех стенах великие печати, произнося слова призыва к защите и помощи.
Все это время мое тело все глубже погружалось в кому, а разум горел огнем, подобно зажженной лампе.
Обойдя ложе, Лина села в его изножии и устремила взгляд мне в лицо. Вот она подняла руку в приветствии. И начался древний ритуал.
— Воззри, вот является Богиня на Востоке, — промолвила Лина.
— Меня уносит к Ней в руки, — ответила я. — Вот волны паводка вздымают Барку твоего отплытия, — промолвила она.
— Унеси же мою душу по течению реки Нарадек, — сказала я.
— Сбрось мне на руки свои погребальные одежды, — молвила Лина.
— Вот, я разворачиваю пелены жизни и бросаю их тебе в руки, — тихо молвила я.
Лина встала, вытянув перед собой руки, словно статуя Египетской Нефтис, и совершая магические жесты на все четыре стороны света.
— Вот, я бросаю твои пелены на ветер и воду. Я бросаю твои пелены в пламя и в землю. — Она снова села.
И вот позади меня на Востоке дрогнула великая сила, а я начала подниматься всем телом к призрачному образу стоящей там Богини. Весь воздух подернулся легчайшим лунным туманом, и моя Эфирная паутинка как бы сорвалась с меня прочь и разлетелась на все четыре стороны.
Подо мною словно вздыбилась необъятная волна, неудержимый поток подхватил мою барку и стремительно помчал вниз, на Запад.
А слова Лины все еще звучали, знакомые и привычные с незапамятных времен:
«Гелиос, Гелиос, свети над нею, Возьми ее в Свет, и в Жизнь, и в Любовь...»
Мир в моих: глазах потускнел и померк, так как зрение мне почти отказало. Обоняние тоже очень ослабело, и ладан, казалось, уже погас. Однако одно высшее чувство — не плотское — подсказало мне, что я довольно неуверенно стою рядом с распростертой на ложе недвижной формой, а дым из серебряной жаровни по-прежнему вздымается легкими облачками, и время от времени во мраке вспыхивают взлетающие искры.
Лина стала делать руками странные движения, словно разматывая пряжу, и запела:
Вот, я разматываю пряжу, которую Ты напряла на Востоке: Твоя жрица уходит к Тебе, О Сестра моя. Она облачена в одежды силы. Она сияет в Твоем образе. Твоя жрица рождается от тебя, о Мать. Обрежь же Серебряную Пуповину.
В этот момент произошел странный рывок, и тончайшая Эфирная нить между душой и телом прервалась. Я вступила во внутренние сферы и, казалось, на мгновение вспыхнула ослепительным сиянием в теле Изиды — ибо это и есть высшее Рождение.
Лина видела меня, так как была сильной телепаткой. Она поднялась и выпрямившись, воздела руки к Лунному символу. Затем она умолкла, закрыла глаза лежащего на ложе тела, начертала печати Сыновей Гора и молча покинула комнату.
Я знала, что она отправилась сказать Аните, чтобы та позвала Малколма. А я обрела свободу. Могучий ритуал мгновенно рассеял Эфирное тело, и теперь ему не придется в ожидании похорон три дня без толку слоняться в воздухе.
Ко мне явился Лунный Жрец:
— Идем же к месту ожидания, — сказал он, — а потом ты немного передохнешь, пока полностью не восстановишь силы.
— А потом? — спросила я.
— Потом ты перейдешь в Зал Озириса, и твое сердце будет взвешено на весах, и ты преклонишь колена перед крюком и цепом, а Изида и Нефтис встанут позади тебя, и Анубис поведет тебя, и ты узнаешь, что каждый из этих великих символов — это частица тебя, и станешь сама себе судьей.
Есть те, кто уклоняется от Суда, и есть те, кто всецело отдает себя на суд Бога, говорящего в их душе. К кому из них ты относишь себя? И я ответила:
— Я хочу знать приговор и если смогу, то продолжить незавершенный труд.
— Об этом ты узнаешь позже, — последовал ответ. Затем я погрузилась в глубокий покой — сон во сне...
(И дальше лист бумаги пересекла длинная прямая черта.)
